«Доживём до понеде́льника» — советский фильм (1968 г., вышел в прокат в 1969 г.).
Режиссёр — С. Ростоцкий. Сценарист — Г. Полонский. Композитор — К. Молчанов. Песню «Иволга» на стихи Н. Заболоцкого поёт В. Тихонов. Главный приз 6 Московского международного фестиваля (1969).
Илья Семёнович: Ты не замечала, что в безличных предложениях есть какая-то безысходность — Моросит. Ветрено. Темнеет. Знаешь, почему? Не на кого жаловаться и не с кем бороться.
А Сыромятников списывает! Чужое счастье ворует!
Это же невозможно — объяснить счастье… Всё равно что прикнопить к бумаге солнечный зайчик.
— Никто не обязан помнить всех второстепенных авторов!
— А его [Баратынского] уже перевели.
— Куда?
— В первостепенные.
Счастье — это когда тебя понимают…
Человеку необходимо состояние влюблённости. В кого-нибудь или во что-нибудь. Всегда. Всю дорогу. Иначе неинтересно жить.
— В учебнике о нём — всего пятнадцать строчек…
— …От большинства людей остаётся только тире между двумя датами.
Бедный Шмидт! Если бы он мог предвидеть этот посмертный строгий выговор!
То и дело слышу: «Жорес не учёл», «Герцен не сумел», «Толстой недопонял»… Словно в истории орудовала компания двоечников!
— Завтра двадцать лет, как Светлана Михайловна работает в школе.
— Ну, соберём по трёшке, купим ей… крокодила!
Телеведущий: Прежде всего необходимо определить, что такое душа.
Мать главного героя: Неужели определит?
— А эпиграф к счастью обязательно?
— Желательно.
— Кто-нибудь звонил?
— Звонили.
— Кто же?
— Зрители.
— Кто.
— … Желающие посетить кинотеатр «Прогресс». Спрашивали что идёт, когда? Я отвечала: идёт дождь с утра до вечера.
Это, знаете ли, литература для парикмахерской. Пока сидишь в очереди.
— Фет?
— Холодно.
— Тютчев?
— Холодно. Это не из школьной программы.
— Сдаюсь.
— Зря печалитесь… И зря играете «одинокого пешехода».
— «…Странника». — Имеется в виду композиция Э. Грига
— Вы от папы моего ничего не получали? Никакого письма?
— Получил. И вот что я прошу ему передать!…
— Не надо, Илья Семёнович! Вообще, не обращайте внимания! Он всем такие письма пишет…
— Кому — всем?
— Всем… Министру культуры даже. «Зачем артистов в кино в таких позах снимают»…
Все идём к Надьке Огарышевой на крестины!
Я вот тебе дома такую заграницу покажу!
Кто ясно мыслит, тот ясно излагает.
Эта принцесса в общем-то права, хотя и не её ума это дело.
Надюша, золотце моё самоварное!
Я им говорю: «Не ложьте зеркало в парту!» А они — ложат!
Затем царь начал делать всё по-старому… И… никто ничего не мог ему сказать.
И, вообще, после Петра Первого России ужасно не везло на царей. Это — уже моё личное мнение.
Но есть ошибка в курсе корабля,
С недавних пор я это ясно вижу.
Стремительно вращается Земля,
А мы с тобой не делаемся ближе.
Я давала урок, и вдруг — летит…
В следующий раз мы поговорим о декабрьском вооружённом восстании, и, я надеюсь, что до этого вы не сожжёте школу…
А мне мама говорила, что птичек убивать — нехорошо.
Батищев! Я вам — не девушка!
А ты не сюда, ты её Илье Семёновичу принеси.
Прав ты, Боря, в том, что мой КПД, он и впрямь мог быть существенно выше…
Ей интересно, о чём сын думает, как у него работа. С ней бы, с чёртовой перечницей, поговорить полчаса, так ей бы на неделю хватило… Всё бы жевала…
— Вчера, представляете, просыпаюсь в час ночи не на своей подушке!
— Да что вы? Это интересно!
— На тетрадках, Игорь Степанович, на тетрадках.
Демидова, ты — комсорг. Почему же командует Батищев?
Я ничего не писала о труде. Но разве у матерей мало работы?
Я ему должен… за прокат. Сколько ты берёшь в час, Костя?
История это наука, которая делает человека гражданином!
А ты никогда не размышлял о великой роли бумаги? Надо поклониться её беспредельному терпению! Можно написать на ней: «На холмах Грузии лежит ночная мгла», а можно — кляузу на соседа… Можно переписать диссертацию! Чтобы изъять одну фамилию, один факт, чтобы изменить трактовку… Если есть бумага — почему не сделать? Она всё выдержит!
Но души то у нас и у ребят — не бумажные, Коля.
Это — не враньё, не небылица.
Видели другие, видел я,
Как в ручную глупую синицу
Превратить пытались журавля.
Чтоб ему не видеть синей дали
И не отрываться от земли,
Грубо журавля окольцевали
И в журнал отметку занесли.
Спрятали в шкафу, связали крылья
Белой птице счастья моего,
Чтоб она дышала тёплой пылью
И не замышляла ничего.
Но недаром птица в небе крепла!
Дураки остались в дураках!
Сломанная клетка, кучка пепла…
А журавлик — снова в облаках!