Цитаты на тему «Покорность»
В женщине есть ген покорности. Женщина хочет покоряться мужчине. Но вся проблема заключается в том, что нет достойного мужчины, которому она бы покорилась. В настоящее время, подавляющее большинство мужчин — это некие особи, отрастившие бороды и яйца и думающие, что на этом гендерность их заканчивается. Они бьют себя кулаком в грудь, мол я мужик, а ты баба, знай своё место… Печально и убого. Покорять женщину нужно не бородой и яйцами, а пониманием её взглядов. Мужчина — это сила, надёжность, опора и самое главное — ответственность. Если женщина начинает спорить с мужчиной, то это означает, что она испытывает глубокое неудовлетворение, она не видит в мужчине силу и уверенность, она не видит в нём того, кто достоин быть образцом для подражания для их будущего потомства. Когда в глазах женщины мужчина становиться слабым звеном, он перестаёт ей быть интересен. Женщина признаёт власть за сильным мужчиной, способным заботиться о ней, охраняющим её покой и дающий уверенность ей в будущее. Она никогда не будет стремиться в демонстрации своего превосходства, нанося вред своему счастью. Только с сильным мужчиной женщина будет счастлива. И сильным он должен быть, в первую очередь, духовно, а не физически.
На обиженных воду возят? Да бросьте! Возят на излишне терпеливых и покорных.
Разве этого мало — для семейного счастья?
Или она не хочет его больше?
Что она хочет и должна ли?
Но она не хочет.
А хочет одного, забыть, уйти, проститься.
Она там мало вспоминала их первую встречу, но что ее удерживало?
Неужели его крик.
В страсти расставаний, сладка ночь.
Даже если завтра — все…
Завтра эти штаны уйдут, а ее блузка опять будет смущать мужские взгляды.
Боль, как желание угадать счастье.
В котором жила или будет жить — Любовь…
Delfik 2016 г.
С согласным стадом глупо спорить.
Не делайте вид покорившихся судьбе.
На днях я пригласил к себе в кабинет гувернантку моих детей, Юлию Васильевну. Нужно было посчитаться.
— Садитесь, Юлия Васильевна! — сказал я ей. — Давайте посчитаемся. Вам наверное нужны деньги, а вы такая церемонная, что сами не спросите… Ну-с… Договорились мы с вами по тридцати рублей в месяц…
— По сорока…
— Нет, по тридцати… У меня записано… Я всегда платил гувернанткам по тридцати. Ну-с, прожили вы два месяца…
— Два месяца и пять дней…
— Ровно два месяца… У меня так записано. Следует вам, значит, шестьдесят рублей… Вычесть девять воскресений… вы ведь не занимались с Колей по воскресеньям, а гуляли только… да три праздника…
Юлия Васильевна вспыхнула и затеребила оборочку, но… ни слова.
— Три праздника… Долой, следовательно, двенадцать рублей… Четыре дня Коля был болен и не было занятий… Вы занимались с одной только Варей… Три дня у вас болели зубы, и моя жена позволила вам не заниматься после обеда… Двенадцать и семь — девятнадцать. Вычесть… останется… гм… сорок один рубль… Верно?
Левый глаз Юлии Васильевны покраснел и наполнился влагой. Подбородок ее задрожал. Она нервно закашляла, засморкалась, но — ни слова.
— Под Новый год вы разбили чайную чашку с блюдечком. Долой два рубля… Чашка стоит дороже, она фамильная, но… бог с вами! Где наше не пропадало? Потом-с, по вашему недосмотру Коля полез на дерево и порвал себе сюртучок… Долой десять… Горничная тоже по вашему недосмотру украла у Вари ботинки. Вы должны за всем смотреть. Вы жалованье получаете. Итак, значит, долой еще пять… Десятого января вы взяли у меня десять рублей…
— Я не брала, — шепнула Юлия Васильевна.
— Но у меня записано!
— Ну, пусть… хорошо.
— Из сорока одного вычесть двадцать семь — останется четырнадцать…
Оба глаза наполнились слезами… На длинном хорошеньком носике выступил пот. Бедная девочка!
— Я раз только брала, — сказала она дрожащим голосом. — Я у вашей супруги взяла три рубля… Больше не брала…
— Да? Ишь ведь, а у меня и не записано! Долой из четырнадцати три, останется одиннадцать… Вот вам ваши деньги, милейшая! Три… три, три… один и один… Получите-с!
И я подал ей одиннадцать рублей… Она взяла и дрожащими пальчиками сунула их в карман.
— Merci, — прошептала она.
Я вскочил и заходил по комнате. Меня охватила злость.
— За что же merci? — спросил я.
— За деньги…
— Но ведь я же вас обобрал, чёрт возьми, ограбил! Водь я украл у вас! За что же merci?
— В других местах мне и вовсе не давали…
— Не давали? И не мудрено! Я пошутил над вами, жестокий урок дал вам… Я отдам вам все ваши восемьдесят! Вон они в конверте для вас приготовлены! Но разве можно быть такой кислятиной? Отчего вы не протестуете? Чего молчите? Разве можно на этом свете не быть зубастой? Разве можно быть такой размазней?
Она кисло улыбнулась, и я прочел на ее лице: «Можно!»
Я попросил у нее прощение за жестокий урок и отдал ей, к великому ее удивлению, все восемьдесят. Она робко замерсикала и вышла… Я поглядел ей вслед и подумал: легко на этом свете быть сильным!
Покорного судьба ведёт, а упрямого — тащит.
Покорность судьбе требует движений.
Нет ничего более увлекательного, чем воля, побеждающая непокорное тело.
Покорное принятие действительности ранит больнее, чем вспышки гнева.
Ты твердил мне: «О, детка, все несерьезно!»
И закатывал к небу глаза, поминая Господа.
Я училась казаться веселой и сдерживать слезы,
И, тряхнув рыжей челкой, всегда говорила: «Да!»
Ты учил меня: «Детка, подвинься ближе,
Я хочу лишь тебя, остальные все — ерунда!»
Я, читатель продвинутых женских книжек,
С манекенной улыбкою снова твердила: «Да».
Ты прощал меня: «Детка, не будь глупышкой,
Не приехал — не рви телефонные провода.
Человек занятой, не какой-то дворовый мальчишка!»
Я смущалась, краснела и тихо шептала: «Да…».
А когда ты сказал: «Знаешь, детка, я тут подумал…
Я женюсь на тебе… идеальна… люблю „в пух и прах“…
Отвечай поскорей! Вот колечко, путевка в Батуми…»
Я, с улыбкой (как дОлжно), ответила:
Тот, кто голову клонит покорно,
незаслуженный слыша упрёк;
кто готов утереться позорно,
получив от начальства плевок;
кто привык пресмыкаться пред властью,
попирающей наши права;
кто ей задницу лижет со страстью,
прогибаясь под ней как трава;
кто, в присутствии сильных робея,
унижается чаще всего,
тот, увидев, что кто-то слабее,
неизменно унизит его.